Протопресвитер Александр Хотовицкий

Гельсингфорс давно поджидал раненых воинов, и когда наконец они прибыли, встретил их с любовию, согрел их ласкою, и приютил их в прекрасно оборудованных Императорским Финляндским Сенатом временных лазаретах и местных госпиталях.

В минуту прибытия поездов гремело восторженное ура встречающих, народ громадной массой наводнял прилегавшую к вокзалу площадь, у самых дверей стояли целые вереницы трамваев и моторов Красного Креста, на платформе собрались местные власти, возглавляемые г. Начальником Края, местный Красный Крест со своей председательницей С. И. Зейн, М. М. Боровитинов и другие сенаторы, как хозяева, встречавшие своих гостей, сестры-самаритянки, врачи, духовенство, гимназисты в роли санитаров-добровольцев и др.

Никого из прибывших воинов не обошли уходом, приветливым словом. Накормили их тут же на вокзале, и наделили подарками. Мощно спели они молитву Господню и церковный гимн «Спаси Господи», по призыву местного протоиерея. А затем понемногу распределены были по своим лазаретам.

***
Раненые прибыли в наш город двумя партиями. Первая прямо с позиции, еще как бы обкуренная дымом недавних боев. Только переодеть и перевязать успели их в пути. Они полны самых живых свежих впечатлений, которые и наяву и во сне не покидают их. Самым сердечным образом оценили они радушных гельсингфорссцев и заботы их, хотя многие и попали в местные финские госпитали, где кругом слышна чуждая русскому речь.

— Привыкаете? — спрашивал я их через несколько дней после их прибытия на новоселье.
— Так точно, как в раю здесь…Только шрапнели поганые все еще рвутся… Чуть вздремнешь, перебежки начинаются, — никуда от них не уйдешь… Одним словом, гудит и гудит…
— А с сестрицами и докторами как же вы здесь разговариваете?
— Да вот они — показывают на старшую сестру, — по-русски очень даже понятно беседуют, а мы что-ж, коли что спросят, сейчас по ихнему «ю, ю» или «китос», — и все как на ладошке. Очень даже они хорошие и заботливые, дай Бог им здоровья.
У каждой постели православных — а таковы почти все — образки: это забота супруги генерал-губернатора.
— Как только сюда мы приехали, так на утро сейчас они к нам пожаловали с генерал-губернатором, всех порасспросили, всем образки дали, а после еще денщик ихний каждому табаку, папирос, бумагу для писем обносил. Очень мы им благодарны. Даже в газету хотели бы свою благодарность им и всем посетителям и докторам с сестрицами пропечатать, или в письме преподнесть. Да не знаем как.
Я выразил готовность сделать это от их имени, и предложил им, не желают ли они дать две-три подписи за всех других.
— Никак нет, все одинаково чувствуем, так просто сказавши надо и подписать «все».

Эту душевную просьбу наших раненых героев, еще преследуемых грозными отзвуками ужасов сражения, но спешащих показать, что они оценили со всей чистосердечностью любовь, внимание и уход заботящихся о них, с радостию исполняю: она лучшее движение благородной души и сердца нашего русского воина.

Эта непосредственность боевых впечатлений несколько утрачена ранеными, прибывшими в Гельсингфорс второй партией. Отчасти потому, что уже прошло немалое время со дня оставления ими театра военных действий, а еще более потому, что им суждены были после боев другие впечатления, каких не забыть им до гроба. Они — раненые — лежали в царскосельских и Павловских госпиталях, и удостоились великого счастья быть пациентами Высочайших Особ, видеть на себе заботу Августейших Сестер милосердия, чувствовать их ласку и заботу. Воспоминания об этом не покидают наших героев ни на минуту, им было чрезвычайно жаль расставаться с таким счастьем, и самая удобообставленная жизнь в иных лазаретах теперь естественно может показаться им прозаичной и скучноватой. На этой почве могут иногда вырастать огорчения для местного врачебного персонала. Отдаешь им душу и сердце, а они сейчас подгоняют сравнение: то ли дескать было!
Говорил я с одним раненым по этому предмету. Сияет, как начнет рассказывать про милостивую Царицу-Государыню, Царевен — дочерей Государя.

— После этого, теперь ты, пожалуй, недовольство станешь здесь показывать?..
— Что вы, батюшка, разве мы не понимаем? За все очень благодарны и довольны. Только скучно было уезжать оттуда…

***
Добрые друзья наши воины!

На вашу долю выпало величайшее счастье. Пусть оно озаряет всю вашу жизнь, где бы Господь не привел вам служить и работать. Благодарите Бога за эту к вам милость, и не забывайте своих Августейших благодетелей. За эту милость вы должны заплатить тем, чем платит русский воин за оказанное ему добро: послужите до конца своей Родине, послужите до конца своему Государю. Помните, что миллионы воинов никогда не получат той радости, какой удостоились вы. Сотни тысяч наших героев гибнут на поле сражения, и не мечтая о том счастье, какое выпало на вашу долю. На вас неделями изливало свои лучи солнышко заботы и ухода Царского, а иной воин за одну минуту этого счастья отдал бы жизнь. Радуйтесь, что окрепнув, вы могли быть переведены сюда, что теперь на вашем месте сотни других наших братьев-воинов найдут это же счастье. Будьте достойны этой милости в ту пору, когда Государь позовет вас продолжать ваш воинский подвиг. В тепле и сытости вы и сейчас, — благословляйте Господа за это! Сколько миллионов наших богатырей в эти минуты зябнут и коченеют, холодают и голодают в окопах, в траншеях, защищая каждую пядь родной земли! Сколько раненых осталось в строю, желая до конца исполнить свой долг!

Подумайте, как огорчилось бы сердце Царской Семьи, так заботившейся о вас, если бы вы во зло обратили Высочайшую милость и доверие. Нет, дорогие братья-воины! Еще многие тысячи подобных вам раненых надо русской земле приютить, устроить, обласкать и согреть. Надо будет, уйдем с вами в простые бараки, надо будет, — станем под открытым небом, а им, братьям нашим, истекающим кровью, дадим приют.

***
И как отрадно слышать от наших раненых гостей, что они рвутся снова на фронт.
— Помилуйте, батюшка, — заявляет один, улыбаясь. Вот у меня палец на руке оторван. Разве это беда? А тут лежи и отдыхай, — даже совестно. В деревне бы при работе руку целую отхватило, а хворать некогда было бы: пошел бы свою работу справлять. И когда уже заживет этот перст? Еще немцу накладем…

Куда ни придешь в госпиталь, всюду просьба и желание: помолиться бы. Везде госпитали торжественно освящены. Гельсингфорсский причт старается сколько возможно обслужить раненых. Но не во всех лазаретах раненые имеют к общественной молитве одинаковые удобства. Только в дворцовом лазарете, где раненых наибольше, есть своя церковь, и тут устроены нашим приходом регулярные богослужения по воскресным и праздничным дням. В прошлое воскресение там было принято мною около 70 говельщиков. В других же лазаретах служим пока молебствия, акафисты, и всенощные с поучениями. Кто покрепче, тех начинают отпускать на часы богослужений в собор.

Впечатление наши солдатики производят доброе: хорошие они люди, просветленные сознанием величия минуты, переживаемой нашей родиной, одушевленные желанием послужить ей до конца.

***
Сейчас лазаретная жизнь в Гельсингфорсе налаживается и укладывается в нормы. Устанавливаются определенные часы для приема посетителей, и правила по распределению приносимых в лазарет изданий и гостинцев. Иначе и быть не может. Лазарет есть лазарет, и раненые состоят в составе действующей армии. Сердобольные души наших прихожан и прихожанок иногда сетуют, что не во все часы пускают их к раненым, а кое-где в палаты и вовсе не пускают. Не по недостатку внимания и ласковости к раненым делается это. Когда раненые прибыли, лазареты превратились чуть ли не в вокзальное помещение: посетители приходят, уходят, подходят к койкам и т. д. Несомненно, что большинству солдатиков, раненных в конечности приятно побеседовать, но не надо забывать, что рядом могут быть больные-раненые, которым тяжело видеть и слышать весь день эту сутолоку, которых раздражает этот шум голосов, или которым хотелось бы оправиться, а они стесняются посетителей. Все это надо принять в соображение, и содействовать тому, чтобы жизнь в лазаретах наших героев приняла определенный и нормальный характер. Сейчас еще действуют временные правила по распорядку этой жизни. Когда же будут утверждены постоянные правила, мы опубликуем их к сведению прихожан и будем стараться в пределах возможности и законности всем приходом идти навстречу духовным интересам и потребностям наших дорогих гельсингфорсских гостей.

Жертвуемые раненым и больным воинам газеты, книги и журналы следует направлять в Дворцовый лазарет, Эспланадная 1, — откуда их будут распределять и по другим госпиталям.

Гельсингфорсский приходской листок №1 — 16 декабря 1914 г.