Иеромонах Роман (Матюшин)
+++
Сам Господь нашей жизнью поруган,
Человечество тонет во зле.
Чтобы люди не съели друг друга,
Должен кто-то прощать на земле.
Но Христова дорога к Чертогу
Пролегла в Гефсиманских садах…
Укрепись, подражающий Богу,
Ты помилован им до Суда.
+++
Немало пожили, поверьте,
Познали жизни красоту:
Нет ничего прекрасней смерти,
Когда она ведет к Христу!
+++
Когда прозреешь и поймешь,
Что годы прожиты впустую,
Что созданное миром — ложь,
Тогда возлюбишь жизнь простую.
Все человеческое — тлен.
Забыв о том, что каждый болен,
Мы норовим в блестящий плен:
Чины, дары — печать неволи.
А истина — не в суете,
Не в многословьи-мельтешеньи —
В зверье, растениях, воде —
В том, что не носит искаженья,
Что не испачкала рука,
Что указует путь к иному…
Постой в тиши у родника —
И прикоснешься к неземному.
Благословен полет листа,
Свечение звезды дрожащей…
Вот жизнь, которая чиста,
Другой не знаю настоящей!
Росток
Коль нет ростка — хоть пóтом изойди,
Хоть закопайся голыми руками.
А даст Господь — ты только уследи
Убрать с пути корягу или камень.
Так и душа: нет Божьего ростка —
Любое слово вызовет оскому.
А есть росток — ей хочется вникать
И радостно тянуться к неземному.
+++
Земное застит кругозор.
Когда кругом постройки —
Закроются вершины гор,
Откроются помойки.
Избрали бы другой закон,
И жизнь была бы краше,
Познали бы как велико
Предназначенье наше!
Что говорить, напрасный труд,
Коль жизнь за-ради брашен…
Но лебеди не поплывут
Среди помоек ваших.
+++
Деревни и села, похоже
У братской могилы стоят.
Но женщины в праздники все же,
Как могут, молитвы творят.
О муже, который гуляет,
О сыне, который сидит,
О дочке, что тяжко хворает —
За всех ее свечка горит.
Поплачет, вздохнет с облегченьем,
И вроде не давит беда…
Есть женщины в русских селеньях!
И верим, что будут всегда!
+++
О мире можно только с болью,
Без возношенья говорить:
Он сам смеется над собою,
Что ж над болящим-то язвить?
Но как помочь? Бессилен разум.
Болящий не осознает,
А даже хвалится проказой,
За добродетель выдает.
Молиться. Что же остается?
И верить, и живить мечту,
Что может, кто-нибудь очнется
И с плачем припадет к Христу.
Лисичка
Придя из леса по привычке,
Отец улыбкой согревал:
— Тебе гостинец от лисички, —
Ломоть замерзший подавал.
На нем, не в силах надивиться,
Переливались искры звезд.
— А правда, рыжая лисица?
— А правда, что большущий хвост?
Болтал — не мог остановиться,
Пока он распрягал коня…
Но вот убитую лисицу
Увидел на чужих санях.
И что-то в мире изменилось,
Как будто солнышко зашло.
— За что ее? Чем провинилась? —
Давился горюшком без слов.
И все глядел на бедолагу
(Большущий хвост, а кончик сед)
И, может быть, впервые плакал,
Узнав, что мир жестокосерд.
+++
Человек на наказанье падок,
Ладно, словом, руки-то длинны!
Жалко мне заезженных лошадок,
Этих осужденных без вины.
Видел я, и раною осталось,
И кровавит явью и во сне:
Из последней мочи, надрываясь,
Лошаденка падает на снег.
И колхозник — не своя скотина,
Чем уж только, осерчав, не бил! —
Подымал кнутом и хлобыстиной,
Был бы лом — его б употребил.
Столько лет — а все не заживает!
Ни забыть, ни помнить не могу:
Кроткая батрачка мировая
Бьется от ударов на снегу.
+++
Деревня в снегах затерялась,
Живу бобылем в стороне…
Какая-то велия жалость
Ночами приходит ко мне.
И жизнь, словно книгу, листаю
(О Боже! Какая стезя!),
Все те же страницы читаю —
Казнил бы себя, да нельзя.
Пред всеми душа виновата,
А совесть острее ножа…
Кого-то обидел когда-то,
И даже зверье обижал!
И вроде пытался загладить,
И вроде никто не винит.
Но совесть с душою не ладит,
И сердце щемит и щемит.
